ные постоянно получали во время работы, а также старые военные раны, их общее ослабленное состояние, то увеличение норм выдачи пищи и в самом деле часто становилось вопросом жизни и смерти.
Кроме того, хорошим работникам выдавали дополнительную порцию хлеба, так называемую нормовую пайку, добавку каши, которую также называли "Normessen"201, или побольше табака. В 1942 г. НКВД установило, что выполняющие в среднем от 40 до 50 % нормы военнопленные, занятые на нормированных работах, получают по 50 г махорки, от 51 до 80 % - 100 г, от 81 до 100 % и выше - 150 г и от 100 % и выше - по 250 г.202
В зависимости от трудоспособности менялись как сама норма, так и поощрение. Если военнопленные использовались на очень тяжелых работах, например в угольных шахтах, то при выполнении нормы выработки к своей обычной пайке в 600 г хлеба в день они получали дополнительно 300 г, т. е. уже в полтора раза больше, а при перевыполнении нормы выработки — 400 г хлеба в день203. Если же их по состоянию здоровья относили к группе ограниченной трудоспособности, то норма выработки снижалась на 30 или 50 %, причем выполнение этой сниженной нормы засчитывалось им как 100-процентное выполнение нормы204.
Насколько большое значение имела эта педантично соблюдавшаяся система норм, становилось ясно, когда принимались меры против нарушений трудовой дисциплины или невыполнения нормы. Если военнопленные вольно либо невольно не выполняли норму или отказывались работать по каким-либо причинам, им не только не выдавали дополнительное питание, но и могли держать до 20 дней на гауптвахте и до трех месяцев в отделениях с особым режимом. Кроме того, их могли на два месяца лишить права переписки205. И тем не менее на практике норма часто не выполнялась, несмотря на угрозы штрафов и разнообразные поощрения. Начальник ГУПВИ И. Петров в 1943 г. сообщал о целом ряде лагерей, в которых почти половина военнопленных не выполняли норму. В качестве особенно примечательного примера приводился Сявский лагерь № 72 в Горьковской/Нижегородской области, в котором 45 % всех военнопленных выполняли норму не менее чем на половину206.
В конце месяца собирались все наряды каждой бригады. В эти наряды военнопленный нормировщик заносил задание, выполненную работу, а также расчет. На стройке, где были заняты 60 рабочих, требовалось заполнять 80 нарядов в день207. Совершенно очевидно, что к концу месяца эта бумажная гора
181
становилась необозримой и нормировщик, таким образом, имел возможность "причесать" выполнение норм военнопленными.
Херман Песль рассказывает: "У нас же еще были тетради с нормативами, мы могли посмотреть, сколько часов за какую работу можно начислять. Среди военнопленных тоже ведь был нормировщик"208. Каждый раз в конце месяца собирались нормировщик, начальник лагеря, бригадир и представитель заказчика и рассчитывали, сколько сделано военнопленными, проверяя выполнение нормы. "Проверяли бригаду за бригадой. А потом мы торговались. Затем я с нормировщиком искал по книгам, что они якобы сделали, чтобы набрать проценты"209. Выполнению и перевыполнению нормы способствовало не столько то, как на самом деле работали военнопленные, сколько, как следует из этого сообщения, ловкость немецкого нормировщика и его умение добиваться своего. Часто записывали и то, что не было сделано, чтобы получить льготы в связи с "выполнением нормы".
Бывшие военнопленные постоянно подчеркивают нелепость системы норм. Отнюдь не редкость и сообщения о том, что при посадке картофеля все клубни ссыпались в одну ямку, при этом мелкие втаптывались в землю210. При уборке картофеля была важна площадь убранного поля, а не количество собранного, и по документам считалось, что убрано необходимое количество квадратных метров; на самом же деле урожай оставался гнить в земле211. Две трети продукции завода нередко приходилось выбрасывать как брак. Порой на какой-нибудь фабрике из-за неорганизованности кончалось топливо, и вместо того чтобы остановить работу, топили конечной продукцией212. Трудовая норма, призванная подстегнуть рабочих в СССР к достижению лучших результатов, на деле приводила к тому, что разрушала реальную ценность труда.
Труд как средство самозащиты военнопленных
Чем дольше длился плен, тем в большей степени осознавали военнопленные, что у них в руках, несмотря на их беззащитное, беспомощное положение, все-таки есть средство защиты, ставящее их в более сильную позицию, чем управление лагеря, — их труд. (О параллельном "немецком" лагерном правлении в этой книге речь не идет.) С точки зрения их правового положения, они вряд ли могли бы рассчитывать на такую сильную позицию. И тем не менее, грозя забастовкой или же
182
на самом деле бастуя, они помогали своим товарищам добиться более ранней репатриации или вынуждали работодателей записывать им более высокие нормы.
Безусловно, это было очень опасно для военнопленных, но такое средство всегда применялось успешно. Так было, к примеру, в Дзержинске в марте 1946 г. Первый эшелон, отправлявшийся на родину, был составлен еще в ноябре предыдущего года. Около 20 австрийских офицеров добровольно согласились работать в надежде на обещанную репатриацию. Но, не попав в список в отличие от остальных213, они решились на стачку, в результате которой всех офицеров этого лагеря вернули в Оранский лагерь, откуда они две недели спустя были репатриированы. Работу с успехом удалось использовать как средство давления.
Группа военнопленных инженеров, специально собранная со всей России, отказывалась работать на угольной шахте ("Не имеет никакого смысла заставлять инженеров грузить уголь лопатой"214). В первый же день на новом месте работы они отказались спускаться в шахту, заставив охрану поволноваться ("И что им было с нами делать? Мы дождались конца смены и поехали вместе со всеми обратно в лагерь. И там царило большое волнение: забастовка военнопленных в Советском Союзе! Разве такое бывает?"215).
Отказ от работы не мог оставаться безнаказанным. Некоторых военнопленных допрашивали, затем посадили в карцер и еще раз расспрашивали, на этот раз уже старший офицер НКВД.
Поскольку выполнение нормы было связано с льготами, порой случалось так, что военнопленные оказывали давление на работодателей. Один из австрийцев-военнопленных216, будучи машинистом, пригрозил руководству лесопилки стачкой, если не будут выписаны наряды за работу. В результате наряды, которых он добивался, были выданы.
Но работу прекращали и просто от отчаяния или осознания того, что положение не может быть хуже. Голод, дистрофия, холод, экстремальные условия труда приводили "к столкновениям между нами и русскими работодателями"217, — рассказывает Вильгельм Фишер. Совершенно ослабленные военнопленные должны были в жуткий холод сваями долбить промерзшую землю под фундамент для финских домов. У всех были обморожения. "И тогда дело дошло до того, что мы решили, будем бастовать. Пусть делают, что хотят. По мне так просто пусть сразу расстреляют. Мы больше не хотели так жить".
Ни предупредительные выстрелы, ни угрозы начальника лагеря не могли заставить военнопленных отказаться от стачки.
183
Им стало совершенно безразлично, что с ними будет дальше. В результате им пришлось часами стоять на морозе, их все время пересчитывали, но других, более суровых наказаний не последовало. Возможно, лагерное начальство понимало, в каком катастрофическом состоянии был их лагерь. Кроме того, оно находилось в зависимости от трудоспособности военнопленных.
Корректировка образа "врага"
Важным моментом для тех, кто были вынуждены работать в Советском Союзе, был контакт с русским гражданским населением. Опыт совместной работы в промышленности, сельском хозяйстве и на шахтах в большинстве случаев вносил существенные изменения в образ "русского", созданный нацистской пропагандой218, (см. главу "Военнопленные"). В особенности резко пропагандистскому образу врага противоречат взволнованные, доброжелательные рассказы бывших военнопленных о жизни и о значении русской женщины в семье и в обществе, а также о "простых русских"219. В памяти многих навсегда остались и каша, которой с ними делились русские, и предложенная папироска или еще какой-нибудь поступок — все это создавало новый для многих образ "русского", который даже в экстремальной ситуации, будучи сам на грани жизни и смерти, когда нет ничего лишнего, делился последним.
Другой вернувшийся домой военнопленный рассказывал: "Ситуация была очень тяжелой. Волга разлилась, и бревна застревали. [Русские] женщины и военнопленные должны были разбирать затор. Мы были мокрые по пояс, а домой нужно было возвращаться на грузовике. Женщины сели вокруг нас, обвязали нас веревкой и начали петь. Такое не забывается... Они охраняли нас от самого худшего"220.
И тем не менее и у советского гражданского населения, и у военнопленных немцев и австрийцев осталось чувство, что военнопленные превосходят русских рабочих, поскольку они тщательны в работе, выдержанны и, возможно, обладают большим профессионализмом. Кроме того, многие бывшие военнопленные очень резко различают простое русское население и функционеров или же вообще всю анонимную группу "большевиков" либо "коммунистов", на которых не распространялась солидарность товарищей по несчастью221. Результатом труда военнопленных стало — в дополнение к измеряемому количественно объему работ по восстановлению народного хозяйства СССР — разрушение предрассудков и образа врага.
184
Еще предстоит изучать восприятие этих явлений в послевоенной Австрии и Германии. Особенно это относится к тем "поздним возвращенцам", которые были репатриированы с 1953 по 1956 г. в ходе советской амнистии после переговоров с Аденауэром. По условиям, которых удалось добиться при подписании австрийского Государственного договора, домой были отпущены как военнопленные, так и гражданские лица. Таким образом, советское народное хозяйство потеряло существенную часть хорошо обученной рабочей силы, вместе с узниками ГУЛАГа восстанавливавшей народное хозяйство СССР. Шестую пятилетку во второй половине 50-х годов пришлось выполнять уже без них.
Советская юстиция против военнопленных и гражданских лиц
Согласно законодательству РСФСР, приговоры в Советском Союзе выносились исключительно гражданскими судами. Во время войны в армии и особых учреждениях вроде НКВД и КГБ они выносились соответствующими особыми судами и военными трибуналами. Иностранцы (военнопленные и гражданские) подлежали суду Особых совещаний и военных трибуналов, причем высшей мерой наказания могла быть смертная казнь. С 19 апреля 1947 г. по 12 января 1950 г. она не применялась, ее заменяли 25 годами заключения в исправительно-трудовом лагере или в тюрьме222.
Особое совещание
Однако самую значительную роль для осуждения гражданских и военнопленных иностранцев имело Особое совещание (ОСО), относящееся к НКВД223. Как судебная инстанция, действовавшая помимо обычных советских судов, она была образована внутри НКВД 5 ноября 1934 г. Ее членами являлись народный комиссар внутренних дел, его заместители и один уполномоченный НКВД РСФСР или народный комиссар той союзной республики, которая занималась соответствующим уголовным делом. Сюда же относились и начальник Главного управления рабоче-крестьянской милиции и Генеральный прокурор СССР или же его представитель. Сначала ОСО было уполномочено выносить приговор общим сроком до пяти лет — высылка, ссылка, исправительно-трудовой лагерь ГУЛАГа. Приговоры ОСО были окончательными и обжалованию не подлежали, их не могла отменить никакая иная судебная инстанция.
Несмотря на то что с 1937 г. наивысший срок присуждаемого ОСО наказания был увеличен до восьми лет, оно по-прежнему оставалось лишь вспомогательным инструментом в годы "большого террора". С 1937 по 1938 г. из почти 1,3 млн приговоров только 63 679 приходятся на долю ОСО. Оно занималось главным образом теми случаями, которыми в силу недостаточных доказательств или их отсутствия не мог заниматься обычный суд.
Только после 1941 г. началось постоянное расширение полномочий ОСО. С 17 ноября 1941 г. оно уже имело право выносить смертные приговоры. Исполнение смертного приговора
196
происходило таким образом: приговор ОСО, подписанный народным комиссаром внутренних дел СССР и начальником первого (особого) отдела НКВД, по телеграфу передавался соответствующим местным органам НКВД. В течение 24 часов приговор приводился в исполнение. Осужденный узнавал о своей участи только в последний момент перед казнью. Протокол приведения приговора в исполнение и фотографию осужденного следовало послать в первый (особый) отдел НКВД СССР.
Только 1 сентября 1953 г. Верховный Совет СССР отменил ОСО. Ужасный итог его деятельности отражает сталинский террор: с 1934 по 1953 г. ОСО вынесло 442 531 приговор, из них 10 101 — смертный.
Процессы над военными преступниками
До 1948 г. военнопленные немцы и австрийцы привлекались к суду за доказанные или недоказанные личные преступления; происходило это либо во время отдельных процессов, либо на крупных показательных процессах. С декабря 1949 г. военнопленных привлекали к ответственности в основном за принадлежность к военным частям, признанным в Советском Союзе, а отчасти и на Нюрнбергском процессе, преступными. И несмотря на то что на большинство осужденных были заведены объемистые уголовные дела, совершение ими лично уголовно наказуемого деяния не было основанием для вынесения им приговора224.
Первые процессы над военными преступниками, в которых судили немецких и австрийских офицеров, были показательными. В Харькове с 15 по 18 декабря 1943 г. проходил процесс над тремя немцами и одним русским "в связи с чудовищными преступлениями в городе Харькове и области", совершенными дивизионом СС "Лайбштандарте Адольф Гитлер" под командованием Зеппа Дитриха, дивизионом СС "Мертвая голова", харьковской особой командой службы безопасности СС, харьковским отделением тайной полевой полиции и 560-м отделением тайной полевой полиции при штабе 6-й армии вермахта.
Обвиняемые: Рейнхард Ретцлафф, 1907 г. р., Берлин, служащий 560-го отделения Тайной полевой полиции; Вильгельм Лангхельд, 1891 г. р., Франкфурт-на-Майне; капитан военной разведки Ханс Ритц, 1919 г. р., Мариенвердер, заместитель командира одной из эсэсовских рот особой команды225 службы безопасности (СД); Михаил Буланов, русский, пособник немцев, водитель грузовика Харьковской особой команды СД.
197
НА Br./Юз
IWLodland, den. *2. Ok*. 1955.
Ев erecheint dex Helekebrer Brenner Beorg, gab. 11.6.24 jetzige Anaehrift»
(14a) lltetl»»!» /gttbg. (Haolmr) Alte BatobofatraCa Kr. 2
mid erkUirts
Ion aBchte eueammenbrtagand fiber einen groSen Brosese eisrn Berlolit abgstoen, tanerlialD desssn 5 Xaoeraden zum loue ver-nrtellt wu*-dsa: Bs bendelt aieh ua folgende lersooen:
1.) В в о к е г Helraat £вЪ. 19о2 Generalma^or
2.) Sobirermami Iudwig geb. 1916/17 frOher SttumfhntmCTTiTgr
3.) Jioetert ВЯТПРЗГ geb. 1913 desoen AngehHxiga
wolmen in Bttren
(Soetert let Giirtaer, Hauptwachtioeister bel der Sroppe ainer Heflbtia)
4.) '«нпмж ашв gu^, f Ubterolfiaicr/Heer
5.) Uerlmer Hermajm gвЪ. ? Dienstgrad 7
SaohTexhalt
Bei dam Objett gino Gwaxdeojez bat der Brigadier Bose Ъв1 йвт Aufrjiumon von Sdmtt etnsa Auatiaaex gefimdeii. (SpUt-berbst 1950 i& Stalingrad) Da Eooa nicht miuate, оЪ dex A»e-ЪШвег deutosbor ouer ruaaischer Herkunft ssi, stiee er auf daB Bbugarust, auf dam Аокегианп und Нвгкпвг ale Haurer ttltig «raren. £r «oaste, dsfi Herknor Pionier 1st. Hose iragte Uerlmor, ob es ein ueuteciiee ouer rujsisobes Creeobosa aei. Harlmer aat-wortete, ее aei sin msBisehes» Hose vecrf dieean iustrlaser auf das Oeruot veau. giag fort. Bcaroui. sagte Мвгкоег:л^ав soil das Diag tuif den Gerttet, nimm ев fort.°Ber Aus"biaoar blieb aaf dea Mauergerilst lisgea.
in nachsten Sage ereoiiisa Вове «ieder zur Arbeit, яиъм den Aus-ЫВвег iml г!еЪ mit ibu an oinoa Zeuoanttilook vm festzuatellon, am woloitea TTHntn^aiehan. es sich beadle. (Jede« Sranate bat eia
-2-
2.120. Генерал СС Хельмут Бекер вместе с четырьмя другими бывшими военнопленными уже в сентябре 1952 г. был осужден военным трибуналом Донского военного округа к высшей мере наказания и казнен 18 февраля 1952 г. У них обнаружили пустую гранатную гильзу, которую военнопленные нашли на стройке. Из страха перед возможной реакцией лагерных начальников было решено не сообщать о находке. Факсимиле демонстрирует первое расследование обстоятельств, приведших к казни Бекера, которое проводили вернувшиеся домой военнопленные
200
Во время процесса их обвиняли в следующих преступлениях: убийство безвинных гражданских лиц в газовых камерах и массовые расстрелы, повешения, пытки, расстрел в декабре 1941 г. за городом 900 пациентов харьковской больницы и их захоронение в заранее вырытые рвы (многие из тех, кого не убили сразу, были, по всей вероятности, похоронены живыми, среди них особенно много детей и подростков); почти ежедневные расстрелы в лесах под Харьковом, преступления против советских военнопленных. (Нередко и с гражданскими лицами — стариками, женщинами и детьми, — говорилось в обвинении, — обращались как с военнопленными и держали их в тех же лагерях.) Обвиняемый Лангхельд заявил на процессе: "Во всех родах войск вермахта издевательства над военнопленными были обычным делом". На военнопленных часто натравливали собак, которые разрывали их на части. В марте 1943 г., по его словам, 800 раненых советского лазарета были сожжены или расстреляны226. Как следовало из показаний осужденных, в общей сложности в Харькове и области во время немецкой оккупации были убиты свыше 30 тыс. советских граждан — только в городе и ближайших окрестностях найдено 13 массовых захоронений, а в ходе судебно-медицинской экспертизы эксгумировано 1047 трупов. Жертвам этих убийств было от 2 до 70 лет.
Отчет о процессе не оставляет никаких сомнений: "Вина всех вышеперечисленных лиц во всех совершенных ими преступных действиях полностью доказана проведенным следствием, и поэтому все совершенные ими на советской территории преступления по отношению к советским гражданам согласно Уголовному кодексу Союза ССР подлежат уголовному наказанию227.
К обвиняемым по харьковскому процессу были применены положения "Указа 43". На допросах обвиняемые сознались и подтвердили свое активное участие в преступлениях, однако они указали на то, что все время действовали согласно приказам. Прокурор требовал их казни через повешение. Государственные защитники пытались снять вину с обвиняемых, изображая их жертвами системы. Они выступали за то, чтобы сохранить им жизнь. В своем заключительном слове все обвиняемые выказали раскаяние и еще раз указали на то, что действовали под давлением приказа. Военный суд 4-го Украинского фронта приговорил всех четверых к смерти через повешение, приговор был окончательным и обжалованию не подлежал.
Процессы над военными преступниками в Советском Союзе и осуждение военнопленных и гражданских лиц по разным причинам не могут быть названы исходящими из гуманного и демократического толкования права. Это связано с их политической
201
направленностью, с тем, как они проводились, и с недостаточностью доказательств. И тем не менее это вовсе не означает, что нужно поголовно реабилитировать всех осужденных. Без сомнения, среди осужденных были и те, которые участвовали в зверствах или же отдавали приказы об их совершении и таким образом навлекли на себя тягчайшую личную ответственность.
Сходные судебные заседания и показательные процессы до конца войны проводились еще в десятке мест, причем после вынесения приговора обвиняемых всегда подвергали публичной казни, в основном через повешение228.
Согласно Мартину Лангу229, всего были осуждены 37 600 военнопленных, из них около 10 700 осуждены в первые годы плена и около 26 тыс. — в 1949—1950 гг. Первая, пока еще предварительная, статистическая оценка примерно 30 тыс. дел немецких и австрийских военнопленных показывает, что с 1942 по 1953 г. на процессах НКВД 263 человека были приговорены к смерти, остальные — к лишению свободы до 25 лет. Сюда же следует отнести и осужденных военными и другими судами. Но уже первые данные говорят о том, что большинство были осуждены не по 58-й статье (в основном "пособничество международной буржуазии" и "шпионаж"), а согласно "Указу 43" (см. ил. 2.118). Кроме того, статистическая сводка показывает, что с 1947 по 1950 г. смертная казнь не применялась, в то время как с 1951 по 1953 г. опять начались казни (были казнены австрийские и немецкие военнопленные, всего 81 человек).
Австрийцы 5% Румыны 3% Венгры
Японцы 8%
Немцы 82%
2.121.Осужденные в СССР до октября 1951 г. по их государственной принадлежности (среди них не учтены 190 осужденных военнопленных, отбывавших наказание в особых лагерях ГУЛАГа)
202
Тюрьмы и лагеря ГУЛАГа
Приговаривавшиеся, как правило, к 25 годам исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ) ГУЛАГа осужденные военнопленные с 1950 г. направлялись на штрафные работы. Их, правда, не приговаривали к смертной казни, но реальное 25-летнее заключение означало фактически их медленную смерть. Во всяком случае, тогда советский режим пользовался бы до конца их рабочей силой для нужд своего народного хозяйства.
В лагеря ГУЛАГа и тюрьмы попадали после осуждения и гражданские лица из Австрии и Германии. В исправительно-трудовых лагерях и колониях приходилось тяжко трудиться. В тюрьмах этого не было. К самым известным тюрьмам относились:
— политизолятор во Владимире231 (до середины 50-х годов
здесь сидели, среди прочих, немецкие и австрийские ге
нералы и другие иностранцы, например, Янош Кадар или
Маргарете Оттиллингер);
— Бутырка232 — самая большая тюрьма в Москве;
— Лефортово233 — с 20-х годов тюрьма предварительного за
ключения органов госбезопасности;
— Лубянка234 - центральное здание Комитета государствен
ной безопасности, находящееся в центре Москвы, с вну
тренней тюрьмой, в которой было свыше 115 камер при
мерно на 200—500 узников предварительного заключения.
Лубянка считалась самой "благородной" тюрьмой Совет
ского Союза. Она предназначалась для "важных" заклю
ченных вроде политэмигрантов, белогвардейцев и т. п. Во
время больших "чисток" все впавшие в немилость и по
зднее расстрелянные соратники Ленина, члены Политбю
ро, ЦК и среди них иностранные коммунисты проходили
через Лубянку. Сюда же попали немецкие и японские
военнопленные генералы.
Воркута, Колыма и Потьма считаются сегодня синонимами ГУЛАГа. Вместе с осужденными советскими гражданами туда попадали в первую очередь осужденные иностранные граждане и реже — осужденные военнопленные.
Город Воркута расположен на правом притоке Усы, за Полярным кругом, в Республике Коми. На этой территории есть крупное угольное месторождение. ВОРКУТЛаг — так называлась эта большая лагерная система — с 1936 г. относился к району штрафных лагерей архипелага ГУЛАГ. Вместе с другими отдаленными территориями, в которых находились штрафные лагеря (Казахстан, Колыма, Норильск, Тайшет), Воркута была местом размещения так называемых каторжных лагерей.
203
Отбывали в них сроки каторжане, или КТР, которые (в отличие от зеков в ИТЛ) были осуждены на самые тяжелые принудительные работы. Каторга как учреждение деспотической царской власти была отменена Временным правительством в марте 1917 г. Указом от 19 апреля 1943 г. Советская власть снова ввела каторгу — специально для наказания тех "изменников Родины", которые могли привести в свое оправдание смягчающие обстоятельства. Они получали от 15 до 20 лет каторги, остальным за измену Родине полагалась смертная казнь. Среди КТР смертность была чрезвычайно высока, работали они крайне тяжело, по 365 дней в году, рабочий день — 11J/2 часа, медицинскую помощь оказывали им только в самых крайних случаях, беременным делали принудительные аборты, никаких контактов с внешним миром не было. КТР получали порядковый номер, который состоял из одной буквы алфавита (позднее из двух) и трехзначного числа от 0 до 999; номер присваивался только один раз и в случае смерти каторжанина больше не использовался. "У первого КТР (нач. лета 1943 г.) были буквы А, Б, В и т. д. К нач. зимы того же года в одних и тех же отделениях появились буквы О, П, Рит. д."235 Каторжные лагеря часто находились рядом с обычными ИТЛ, но контакты между зеками и КТР были практически исключены. И хотя никакого официального декрета о роспуске каторжных лагерей опубликовано не было, выжившие КТР весной 1948 г. были переведены в спецлагеря (не путать со спецлагерями архипелага ГУПВИ). Поначалу эти лагеря существовали как особые, их создавали специально для политических заключенных. Режим в них был строгим, условия работы тяжелые; бригадирами являлись уголовники-рецидивисты из ИТЛ, которые кормились за счет заключенных и занимались рукоприкладством. От работы освобождали по болезни, только если температура больного поднималась выше 38° (в ИТЛ начиная с 37,5°)23°. В
1948 г. планировалось поместить в эти лагеря 148 тыс. особо
опасных государственных преступников. Однако скоро их ли
мит был исчерпан. В одном из отчетов начальнику ГУЛАГа ге
нерал-майору Г.П. Добрынину от 13 января 1949 г. говорится:
"обратная численность заключенных, подлежащих содержа
нию в особых лагерях, к концу 1949 г. составит около 220 тыс.
человек или превысит установленный решением Правительст
ва лимит особых лагерей на 75 тыс. человек"237. В начале
1949 г. в семи имевшихся спецлагерях было зарегистрировано
91 164 заключенных, среди них 2280 "иноподданых (из числа
осужденных)" (в том числе Германии — 577, Венгрии — 624,
Польши — 222, Румынии — 126, Чехословакии — 52)238 . Об
щее число заключенных в 11 особых лагерях МВД СССР на
204
1 февраля 1953 г. достигло 233 084 человек239. Они попали туда за определенные политические проступки или же как обвиняемые по таким статьям, как измена Родине, шпионаж, террор, саботаж, вредительство, участие в антисоветском заговоре, антисоветская агитация, освободительные движения или политический бандитизм, "член семьи изменника Родины", "социально опасный элемент"240.
Колыма, река на северо-востоке Сибири, также стала синонимом большой территории, где с 1932 по 1956 г. находились штрафные лагеря. Из всех сталинских лагерей в колымских лагерях была самая высокая смертность. Причина тому — суровый климат, нечеловеческие условия заключения и труда (на шахтах заключенные должны были ежедневно выполнять норму в 1,5 т угля). УСВИТЛаг — управление лагерей Колымы — поставлял Дальстрою (оба относились к НКВД) рабочую силу сотен тысяч заключенных. На Колыме, где находилось самое крупное в СССР месторождение золота, зеки добывали для Дальстроя золото, строили деревни и города для вольнонаемных рабочих (например, Магадан в 1933 г.) и тысячи километров дорог или же возводили бараки для заключенных. Дальстрой имел свой собственный флот, каждый корабль перевозил от 6 до 9 тыс. заключенных. Конечной целью большей части таких транспортов был г. Ванино, примерно в 1000 км на север от Владивостока241. С конца 30-х по начало 50-х годов ежегодно на Колыму прибывали от 400 тыс. до 500 тыс. штрафников, однако из-за высокой смертности общее их число никогда не превышало 2—3 млн.
Особый лагерь № 3 ("Дубравный") был крупной лагерной областью в Мордовской АССР в окрестностях г. Потьмы. В него входил лагерь для военнопленных, ИТЛ и спецлагерь. "Дубравный" был устроен по приказу МВД № 00471 от 29 апреля 1948 г. недалеко от пос. Явас Зубово-Полянского р-на на основе ИТЛ "Темниковский", его номинальная вместимость составляла 20 тыс. заключенных. (Почтовый ящик № 395, заключенные занимались в основном шитьем, добычей торфа, сельским хозяйством и лесозаготовками. Довольно велика была доля инвалидов и людей с ограниченной трудоспособностью.) В лагере было 19 отделений на расстоянии от 0,2 до 36 км от правления лагеря. Примерно 90% заключенных считались опасными политическими государственными преступниками, примерно 25 % были женщины242, и одна из них — с сентября 1949 г. по июнь 1955 г. — с тремя перерывами — австрийка Маргарете Оттиллингер243).
Оставшиеся в России
Как уже сказано, свыше полумиллиона военнопленных (не считая японцев, см. табл. 2), зарегистрированных в лагерях архипелага ГУПВИ, умерли в советском плену. Число умерших еще до регистрации точному учету не поддается, по оценкам оно может составлять от 0,5 до 1 млн человек.
Но небольшое число пленных предпочли — по разным причинам — не возвращаться домой, а остаться в России. У кого-то установились прочные жизненные связи, других с помощью самых разных посулов уговорили остаться в СССР или же они сумели найти для себя преимущества в коммунистической системе советского образца. Иные же, работая на Советский Союз, оказались в такой ситуации, что принятие гражданства казалось разумным шагом.
Эта тема еще ждет своего исследователя. В качестве примера приведем всего лишь одну судьбу. Австриец Франц С.244 родом из окрестностей Вены; он был солдатом вермахта и, очевидно, по политическим мотивам дезертировал в 1943 г. Он пробился к белорусским партизанам, сражался вместе с ними против вермахта и жил с белорусской женщиной. Франц С. происходил из семьи рабочих и поденщиков социал-демократической и даже коммунистической ориентации. Его отец позже был убит нацистами в Дахау. После дезертирства Франц С. на долгие годы прервал все связи со своей родиной, потому что Советский Союз стал для него второй родиной. Для его сына (от женщины, с которой у него была связь перед отправкой на восточный фронт) и для своих знакомых он считался долгие годы без вести пропавшим; так и было выбито золотыми буквами на памятнике погибшим воинам в его родном городке.
К лету 1946 г. Министерству иностранных дел Австрии удалось наладить почтовое сообщение со всеми странами, в которых находились в плену австрийские граждане. Трудности возникали в основном в тех случаях, когда лагерь для военнопленных находился очень далеко, руководство лагерем осуществлялось не должным образом или если речь шла о лагере без права переписки1. В отличие от Австрии в Германии не было единого почтового ведомства. Только с марта 1950 г. Федеральное правительство в Бонне учредило регистрацию военнопленных. По спискам почтовых отправителей, которые велись с того времени, правительство могло судить о количестве все еще находившихся в России военнопленных2.
С весны 1946 г. военнопленным в СССР было, как правило, разрешено посылать домой открытки Красного Креста. Некоторые получили разрешение на переписку гораздо раньше, еще с лета 1945 г.3 Первый контакт был чрезвычайно важен для обеих сторон — для семьи, оставшейся дома, и для пленного. Наконец-то близкие узнавали, что муж, отец или сын еще жив, по крайней мере на тот день, когда была отправлена открытка. Почтовые карточки, которые посылали военнопленные, были сделаны с отрывной частью, ее можно было использовать для ответа. Таким образом они могли узнать о судьбе своей семьи после войны, получить ответ на самый главный вопрос — живы ли они. Неизвестность понемногу отступала, но вынести безрадостную определенность порой было не легче.
После того как была налажена нормальная почтовая связь, разрешалось написать одну почтовую открытку раз в четыре недели. Однако все зависело от трудовых успехов узника: лучшие работники, специалисты и члены "Антифа" имели право писать чаще. Если у специалиста набиралось слишком много почтовых карточек, он отдавал их другим или обменивал на продукты. Но это не нравилось лагерному начальству, которое вскоре запретило такой обмен.
215
СОК» ОПЩЕ.СГВ КР\С!!ОГО 1.ТГСТ1 и КРАСНОГО ПОЛУМЕСЯЦА CCLP
Почтовая карточка военнопленного ■■""•••»
1 гнис аг рал
Care ?о*Мг га priioi ilsr de ga-rre
, Коиу (Desil-i-lslrcj —_ -I-^fj^-lL •*'-_*aE..1_.^.' .
. JCxiudl»!" /*/*-'/ f,M ''
аоЕчп Ч1ЛПМ.0ГП 1 . zLi.
3.1. Почтовое сообщение на карточке Советского Красного Креста и Красного Полумесяца. С весны 1946 г. в большинстве лагерей военнопленным было разрешено писать своим близким на Родине, хотя всего лишь 25 слов
яш^.^....
1 J *L i
216
Карточки проверялись цензурой, можно было написать лишь 25 слов. Однако, несмотря ни на что, каждый стремился сообщить что-нибудь о реальном положении дел. Так, военнопленный из Граца завершил свою карточку словами: "...и передайте от меня привет моим братьям в Карлау!". Упоминание о не известной советской цензуре тюрьме Карлау в Граце помогло родным понять, что положение военнопленного было сродни положению тюремного узника. В основном же письма из-за цензуры были стереотипными.
Ответы содержали самые важные сведения для военнопленных: ждут ли, несмотря на долгую разлуку, жены, как дела у детей, что стало с имуществом? Новости порой были безрадостными, и тогда товарищи пытались скрыть их от адресата. Мысли о семье и доме были большой поддержкой для военнопленных. Лишившись этой поддержки, военнопленные теряли волю к жизни, переставали бороться за существование.
Для жен и ближайших родственников, оставшихся дома, письменный контакт с военнопленным имел, конечно же, громадное значение. В центре их рассказов о послевоенном времени — тревожное ожидание известий из России.
С особым нетерпением ждали первого известия от военнопленного, ведь тогда появлялась уверенность в том, что он жив. Большое значение имели и устные сообщения возвратившихся домой военнопленных, которые рассказывали о товарищах, еще остававшихся в плену. Если кто-нибудь возвращался домой раньше, было делом чести тотчас же посетить семью товарища и рассказать о его настроении и состоянии здоровья. Того, кто этого не сделал, не могут простить и по сей день. Принесшего новости из плена обычно старались накормить и — по возможности — одарить. Поисковые службы и Министерство внутренних дел тоже использовали этот источник информации, а по результатам опросов заполнялась анкета возвратившегося из плена. Часто эти данные были единственным источником сведений о судьбе того или иного солдата или военнопленного и единственным документом, на основании которого выдавалось позднейшее "извещение о смерти", от чего в конечном счете зависело назначение пенсий и рент4.
Штрафом за недисциплинированное поведение в лагере мог быть запрет на переписку сроком на три месяца. В ИТЛ переписку вообще запрещали. Это касалось гражданских интернированных и перемещенных лиц, а также тех, кто были осуждены до 1946 г.5 После процессов над военными преступниками в 1949 г. заключенные вновь на какое-то время лишились права переписки6. Это было достаточно жестким испытанием и для жен. После долгих лет разлуки отношения супругов вновь
217
3.2. Просьба о разрешении на переписку Альфреда Скорцени. (Поскольку оригинал вшит в дело, его не удалось полностью воспроизвести.)
проходили тяжелейшую проверку. Из-за запретов на переписку множились слухи о "лагерях молчания", которые находились якобы где-то в сибирских степях. Несмотря на то что эти слухи оказались лишенными оснований, во времена холодной войны "лагеря молчания" были излюбленной темой антисоветской пропаганды.
Благодаря почтовой связи австрийское Министерство внутренних дел все больше узнавало о положении военнопленных в лагерях и могло целенаправленно добиваться его улучшения. С февраля 1948 г. членам семей военнопленных разрешили по-
218
сылать через Красный Крест посылки пленным7. Первые посылки с родины были большой радостью: они заметно ослабили голод в лагерях. Среди военнопленных началась активная торговля продуктами питания. Конечно, ими делились и по-товарищески, но нужда не всегда позволяла делать это бескорыстно.
Австрийское правительство и земельные правительства, в особенности в Штирии, старались снабжать военнопленных посылками. Делегации женщин помогали их упаковывать. В 1952 г. каждый австрийский военнопленный в СССР получил приблизительно 2—3 посылки в год весом до 10 кг каждая. Таким образом, военнопленные получили 16 тыс. посылок. К ним добавлялись и посылки австрийцам из Германии, если адреса лагерей и имена сообщали вернувшиеся домой заключенные8.
В посылке для военнопленного в 1951/52 г. находилось9: 2 кг риса, 2 кг кускового сахара, 1 кг меда, 1 кг копченой колбасы, 1 кг смальца, 2 банки сардин, 1 банка мармелада, 2 полукилограммовых банки мясных консервов, 1 банка сгущенного молока, 0,5 кг длинной лапши, 10 бульонных кубиков. Иногда там был еще шоколад, моющие средства, картофельный сахар, лимонный порошок, соль, мыло и туалетные принадлежности. Позже содержимое посылок стало еще разнообразнее. Появилось больше мяса, кофе в зернах и шоколад. Немецких пленных снабжали посылками Красный Крест, протестантские благотворительные организации, Союз "Каритас" и рабочие благотворительные организации. Федеральное правительство несло расходы по доставке посылок, а отдельные общественные организации оплачивали их содержимое10. В посылках были одежда, одеяла, продукты, табак и сигареты. По содержимому посылок стали заметны и первые отличия в положении семей военнопленных, живших в Федеративной Республике Германии и в Советской оккупационной зоне.
Возвращение из СССР
Репатриация иностранных военнопленных осуществлялась Советским Союзом на основании постановлений советского правительства, с одной стороны, и Государственного комитета обороны (ГКО) — высшего органа управления советским военным хозяйством — с другой11. Указом от 6 января 1945 г.12 о проведении репатриации советское правительство назначило уполномоченного Совета министров СССР по вопросам репатриации. Государственный комитет обороны действовал через органы МВД13.
Французы, бельгийцы, датчане, голландцы, англичане, американцы, норвежцы, швейцарцы и шведы — военнопленные в лагерях МВД — должны были быть отпущены Управлением уполномоченного Совета министров. Поляки14, румыны, болгары, венгры, югославы, чехи, словаки и австрийцы (а позднее и немцы) репатриировались органами МВД. Тем самым Советский Союз приравнял вопрос о репатриации австрийских военнопленных и гражданских лиц к проблематике репатриации пленных из стран, все больше попадавших в зависимость от Советского Союза, и таким образом сделал репатриацию, так сказать, своим внутренним делом. С другой стороны, такой порядок был установлен потому, что австрийцы и немцы подлежали усиленной проверке политическими и агентурными службами. Репатриацию всех иностранных граждан, служивших в Красной армии, проводили военные органы Советского Союза.
Первые постановления о репатриации в июле и августе 1945 г.15 относились к возвращению почти миллиона военнопленных, "в том числе из тыловых лагерей МВД и из спецгоспиталей 233 тыс. человек больных и инвалидов военнопленных немцев рядового и унтер-офицерского состава и 766 тыс. больных и раненных военнопленных разных национальностей (итальянцев, бельгийцев, югославов, чехословаков, голландцев, венгров, румын, немцев, поляков и др.) было освобождено непосредственно из фронтовых лагерей, госпиталей и приемных пунктов", отправка которых в тыл страны, — говорилось в постановлении ГКО, — не имела бы практического смысла ввиду нетрудоспособности этой категории военнопленных"16.
На этой ранней стадии репатриация проводилась без соответствующих документов, в лучшем случае выдавалась примитивная справка об освобождении. Советские органы просто отпускали разоруженных солдат. В некоторых лагерях составля-
220
No comments:
Post a Comment